Жительница Ясиноватой-2014: «Моя мама – ветеран. Не выдержала обстрелов – сошла с ума. Слава богу больше не понимает что происходит»

Почти во всех квартирах жили люди

Фото: Ольга ЖУКОВА

Часть первая

Сопровождает на Зорьку ополченец (он же, как потом оказалось, комендант Ясиноватой. Позже много хороших слов о нем слышала) с позывным Погранец.

Погранец, комендант Ясиноватой летом 2014

Фото: Ольга ЖУКОВА

Он рассказывает, что именно Зорьку обстреливали 14 часов подряд. А вообще многочасовые мощные обстрелы не затихали неделю. Люди живут под свист снарядов почти месяц. Едем по совершенно пустым улицам, лавируя между воронками. Справа – разбомбленный Ясиновский машзавод. Видно, что весной его красили. Сейчас белые колонны с черными подпалинами. Окон нет. Жуткое зрелище.

Заводоуправление

Фото: Ольга ЖУКОВА

Первая остановка – девятиэтажка на окраине. Снаряды полностью уничтожили подъезд. Как будто кто-то отломил от дома подъезд как рядок от шоколадки.

Обрушившейся от обстрелов подъезд

Фото: Ольга ЖУКОВА

В домах рядом нет стекол. Но жизнь есть. Прогуливаются женщины с ребенком, кто-то смотрит на нас из разбитого окна.

Едем дальше вдоль улицы: воронки, дымит детский садик, стекла-стекла-стекла – везде битые стекла, противно хрустят под ногами. Окна «злые» из-за торчащих осколков. Где-то наружу вырываются гардины и занавески, какие-то забиты фанерой, но их немного. Целая улица вот так. Останавливаемся в очередном дворе. В разбитое окно на нас смотрят две пожилые женщины. Я никак не могу перестать думать о том, что еще совсем недавно все у них было как у всех: рынок, вытереть пыль, покормить котов, сварить супчик, посмотреть сериал.

Все дома с фотографий на данный момент отремонтированы

Фото: Ольга ЖУКОВА

Следующая остановка во дворе, где, по сравнению с остальными – полно народу. На лавочке несколько человек. Одна женщина направляется прямо к нам. Как потом выяснилось – это старшая по дому. Показывает «кухню» - накрытое навесом кострище, где ежедневно готовят еду для 20 человек:

- Варим супы, кашу, нам помощь привозили, тушенку. Плюс свои запасы имеются. А теперь, если хотите, покажу, как мы живем, - приглашает Валентина Геннадьевна.

Самая типовая пятиэтажка, коих по стране тысячи. Подвалы не приспособлены под убежища. Исключительно для обслуживания коммуникаций. Спуск в подвал сооружен из подручных материалов. Первая ступенька – труба, вторая – непонятная шаткая конструкция сверху которой досточка, третья – бетонное перекрытие и резкий поворот в «нору». Я спускалась, держась за стены и не представляла, как сюда пожилые спускаются. А если обстрел и надо быстро? Согнувшись, проникаем в убежище. Выпрямиться в полный рост (у меня 170) – невозможно. Затхлый запах и влажность ударяют в лицо. Повсюду мухи. От канализации помещение, отделяют покрывала. Тут же нехитрый скарб, все, что удалось вынести из квартир. Прямо на полу, на матрасах лежат две женщины укрытые горой одеял. Дальше «кровать» старшей по дому. Рядом с ней сидит очень пожилая женщина – работник музыкальной школы. Пенсию не получали уже 2 месяца. Здесь же живут двое детей 13 и 7 лет.

- Были у нас тут и совсем маленькие, но, слава богу, уехали. А мы живем. Вы вот с этой женщиной поговорите, - распоряжается Валентина Геннадьевна.

Женщину зовут Литвякова Любовь Алексеевна, ей 56 лет.

- У меня мама-инвалид обездвижена, 86 лет, пережила Великую Отечественную, осталась на седьмом этаже в соседнем доме. Вынести ее невозможно. Она так и пролежала там все время обстрелов. Без стекол, с выбитыми дверями, без света. От страха сошла с ума. Над ней, на 9 этаже упали две плиты. Вчера был дождь, с потолка вода, со стен вода, диван чвакает, на полу 20 сантиметров воды и она во всем этом лежит. Так и живем – она там, я тут. Днем бегаю к ней переодеваю и кормлю. Некуда ее перевезти. Скоро зима, как нам жить без стекол, без дверей, с дырами в стенах? Я вижу один выход – выбросить маму с 7 этажа и следом за ней прыгнуть. Ни в какие перемирия я не верю.

Женщины наперебой рассказывали, какие ужасы они пережили, с каким страшным свистом и скрежетом летят мины, как дрожат стены, как спасаются укрывшись подушками, как читают молитвы. От их рассказов в горле образуется огромный ком. Задавать вопросы я больше не могу. Просто слушаю. Смотрю на семилетнего мальчишку и не могу понять – как он-то все это пережил?

Выходим на поверхность. Даже коллеги-мужчины мрачнее тучи. Все закуривают. Ленка не выдержала – расплакалась. Успокаивать впечатлительную коллегу кинулась я и жители подвала. Успокаивая говорили: «ой, ну надо же – расплакалась девочка! Не переживай ты так, все у нас хорошо! Все будет замечательно! Не плачь! Ой, ну надо же – плачет, бедная».

Еще один разговор с проводницей фирменного поезда Донецк-Москава, Еленой. Накануне ночью (2015 год) город в очередной раз обстреляли. Пока достаю диктофон, к нам подходят две женщины. Одна из них невестка Лены и ее подруга. Здороваются и первый вопрос Лены:

- Вы там как вчера?

- Это ужас что было - отвечает невестка, - утром Каролину в сад повели, садик не работает. Прошли посмотрели куда попали – там, конечно, кошмар.

- Я тоже испугалась, ночь не спала. У мужа спрашиваю – по шкале – "все хорошо это далеко" – до –"бегом в убежище сейчас накроет" - сейчас сколько? А он говорит – сейчас по шкале – «спи уже». С Авдеевки лупили.

- Вы помните день, когда начали бомбить Ясиноватую?

- Конечно. 12 августа. Это был самый страшный день. Я была в отпуске, сидела дома. Прямо напротив упала бомба. Две волны – дом поднялся и опустился. И потом два месяца обстрелов и днем и ночью. А на мне свекровь, мама, дочь, соседка с сердечным приступом. Как начнут обстрел – тут кто-то над покойником кричит, там кто-то кричит от ужаса, свист, грохот, стекла летят! Я с тех пор просто ненавижу битые стекла. Это же все стекла повылетят, а утром хрусь-хрусь – люди пошли на работу. И невозможно этот хруст слышать. Я первым делом бежала в подъезд стекла выметать.

- Помню, как позвонили сказали – хоть в трусах выходи на работу, меняй людей, людей нет. И я пешком пошла на Петруньки. Ясиноватая ж закрытая была, а мне на Константиновку надо. А вокруг все свистит, летит! Да многие так добирались до работы. Многие жили в вагонах.

- Сначала ездили на такси до Константиновки. По-другому не добраться. Очень много денег уходило. А что делать? Работать-то надо. Я одна кормила семью. Пенсии ж не платили. Потом поезда перестали ходить, но еще ходили электрички. Потом в Скотоватой обстреляли электричку. А я внутри была. Мы все попадали. Хорошо никого не задело. Только электрику спину стеклом поранило. (замолкает на секунду)

- Я не знаю, как вам рассказать, чтоб вы поняли, что тут творилось. Вам надо обо всех писать, чтоб понять, как мы жили и работали. Помню, на одной из станций остановились – женщина упала на колени – заберите ради бога. Все закрыто, все забито, ни билетов ничего. А у нее дом разбомбило, в чем была в том пришла на станцию. Взяла на свое место. Сама на ведре сидела. Дала телефон. Она позвонила. Думала, как доедем дам ей хоть немного денег. Чем богаты. А ее встречали. Ой, как ее обнимали, плакали! А мне приятно, как будто это меня так встречают. Вот мелочь казалось бы, а я радуюсь.

- А в городе что происходило?

- Ну как? Было страшно. Света нет, холодильники не работают. Продукты испортились. Есть готовили на костре. Мародерство началось. Ясиноватая была закрытым городом. Магазины закрыты. Несколько маленьких магазинчиков работали. Особо отважные. Хлеба нет. Хлеб возили со Скотоватой.

- Как мародерство победили?

- У нас был очень хороший комендант. Жестко наказывал за мародерство. Хотя людей понять можно. Они же не «Просторы» взламывали, а продуктовые. Вон, в магазинчик продуктовый попало, мы пришли, там уже все завонялось. Набрали чипсов сидели в подвале и ели.

- Вас не наказали за мародерство?

- Одно дело, когда попало, и другое – взломать. А еще у нас сухой закон был месяца три наверное. Комендант в первые же дни перебил все спиртное. В городе не было ни капли алкоголя. Однажды увидели – идет пьяный и прямо мимо комендатуры. Мы смотрим на него как на диковинку и военный тоже. Откуда у нас пьяный??? Видно у кого-то что-то было в заначке. Видно, что мужик нормальный, просто выпивший. Мы все обалдевшие смотрим на него, а он поравнялся с постом, понял, видно, что попал, стал на колени и говорит:

- Я уже больше не могу

Военный посмотрел на него, говорит:

- Иди домой, мужик. Только не кричи.

То, что комендант побил всю водку, я считаю, что это правильно. В такое время надо быть с трезвой головой. Было отлично. Люди уставшие, но сплотились. Бабушка Рая сидит в подвале, бомбежка. Звонит ее подруга из Скотоватой:

- Рая, ты где? Жива?

- Ой жива, но ничего нет, есть нечего

Они быстро на мотоцикл, прорываются сюда, потому что сказали быстро, сейчас опять начнется, повыбрасывали под подъезд пакеты с продуктами и назад. Когда Ясиноватую освободили ДНРовцы – первое, что привезли лафет с хлебом и молоком, накормить людей. Люди ели и плакали, а вы говорите. Все стали другими. Но я если что предупреждаю – не злите меня, я живу в Ясиноватой (смеется).

- А когда тут Украина была, их военные как-то помогали населению?

- (смеется) Да «помогали». Они подъехали, открыли убежище, спросили сколько тут людей, детей. Им сказали. Думали ж, что поесть попить привезут. А они объехали, там второй выход был, лупанули из танка по второму выходу и уехали. Чудом никто не пострадал!!! А дочь моя в четырнадцатом году была в Киеве, доучивалась. Зашла в парикмахерскую, заговорила на русском. Ее спросили - вы откуда? Она говорит - Из Донецка. Когда уходила, ей вслед - чтоб вас стерли с лица Земли. Когда вернулась - целовала квартиру. Счастлива была что вернулась, хоть тут и стреляют.

(немного помолчав)

- У нас все боятся, что вернется 14-й год. Люди с трудом вышли из этого состояния всеобщего страха. Не дай бог опять такое начнется.

В Ясиноватой задержались допоздна. Впечатлений добавил совершенно темный город. Сначала остаются только очертания домов, потом исчезают и они. Кроме огоньков сигарет и фар – ничего не светится. Совсем. Кромешная тьма. Как назло, день был пасмурным, луны нет. Хочется быстрей выбраться в свет. А ведь тут живут люди. В темноте. Каждый день.

Наконец-то едем домой. Я сижу спиной к движению. Света фар мне не видно. Оказывается, если ехать в кромешной темноте, то совершенно теряешься в пространстве: право-лево-верх-низ – ничего не определить. Очень хочется просто увидеть свет. Как оказалось – не только мне. Кто-то из коллег выдал:

- Вот так живешь себе и не понимаешь, что свет в квартире и на улице – это счастье.