Жители Трудовских: нас убивали со скоростью пятьдесят четыре мины в час! Почему им можно нас убивать, а нам нельзя защищаться?

Наташа Хорунжий - бессменный житель поселка Трудовские

Фото: Ольга ЖУКОВА

Поговорить с женщиной, живущей практически на линии фронта, я хотела с мая. Но она отказывалась. Накануне согласилась. По версии общего знакомого Сергея "Их сильно накрывают последние дни. Видимо решила, что хуже уже не будет".

И уж точно никто не ожидал такого обстрела накануне. Сергей "успокоил":

- Мы не с той дороги подъедем, где обычно, где снайпера. А со стороны огородов, там снайпера даже не заметят ничего.

Так себе аргумент. Но едем. Проезжаем Петровку, пережившую ночной обстрел. Уто как утро. Дворники убирают улицы, хозяйки возвращаются с рынка с покупками, маршрутки, дети с мячами.

Мы едем на самую окраину поселка. По пути Сергей, показывая на дома, проводит что-то типа экскурсии. Тут всю семью убило. Тут повезло женщине. Ну как повезло? Она на работе была, а дочка на учебе. Маму и брата в клочья, прямое попадание.

Мы едем к Наташе Хорунжий, которая живет на Трудовских с самого рождения. Дом разбомбили в 2015. Одна сто двадцатая мина и дома нет. Живут в летней кухне. Была возможность переехать, но, как и большинство дончан, Наташа предпочитает жить в своем доме, даже если он на передовой. Наташа – медсестра в кардиологии четырнадцатой больницы. Каждый день она из-под обстрелов идет на работу.

- Я работаю сутки через двое. Бывает, что не могу дойти из-за обстрела. Под пулями я не хочу идти. А стреляют везде. Пули везде слетают, везде. Когда Городок стреляют – я могу спокойно ходить. Но когда тут по периметру – это страшно. Мы привыкли. Главное, чтобы минами не накрывали. Обстрел, слава богу, пока уважительная причина для опоздания.

Не хочу задавать вопросы Наташе, просто потому что тогда описание происходящего будет ограничено ответами на мои вопросы. И опять же – я не придумаю таких вопросов, чтобы Наташа рассказала действительную картину происходящего на Трудовских, просто потому что понятия не имею как это – жить на Трудовских? Поэтому просто записываю все, что хочет рассказать мне эта женщина.

- А в пятнадцатом, помнишь, какие мы были дурные, не опытные?, - Наташа обращается к соседу Леше, смеется, и продолжает рассказ уже для нас, - мы тогда на Текстильщике жили, возвращались вечером отсюда, по этой дороге и тогда в нас первый раз стрелял снайпер. Но мы же тогда этого не понимали. Это теперь я соображаю, что он нас пугал. А тогда мы такие тупые были! А он знаете что делал? Там дом строился и забор бетонный. Он вокруг нас по этому забору стрелял. А я слышу выстрелы, смотрю – соседи впереди шли – упали, ну, пригнулись от выстрелов. А мы не прятались. Я же не знала, что можно в людей из снайперской винтовки стрелять. А они (снайперы, - ред.) так игрались. Могли бы снять нас уже сто раз, но нет, играются. А я еще иду сына прикрываю – думаю – они же не будут стрелять по женщине.

Все, чем Наташа может противостоять украинской армии – это идя на работу показать неприличный жест снайперу. Но это когда уж совсем допекут.

- А еще помню, я наклонилась за пулей. Не поняла, что это такое рядом со мной упало? Пуля была на излете и упала возле меня. А встать мне уже не дали. Шарик (собака Наташи) вокруг меня носится, воет, понимает, что что-то не то. А я только подниматься – прострелы над головой. Только хочу встать – опять прострелы. Это было напротив Черногорской улицы. И я ползком-ползком, там такая низина, я спустилась и, пригнувшись, побежала вдоль по Черногорской. Шла и плакала. И Шарик со мной шел. Дошли слава богу.

Взгляд Наташи падает на веревку с прищепками, и она опять вспоминает:

- Сейчас хорошо, что все сильно заросло. 14, 15, 16 год тут не так все было заросшее. А сейчас никто ничего не вырубывает. Что горит, то горит. А то, что растет, то растет. Видно, снайперу сейчас не видно, а то ему еще нравилось по прищепкам стрелять, тренировался. Конечно, хорошо спасает орех. В нем уже столько пуль застряло. И крона спасает.

Действительно, окраина Трудовских – сильно заросший поселок. Дорога, которая раньше была проезжей частью – сейчас практически заросшая и выглядит как тропинка. Сейчас уже и не верится, что раньше это была весьма оживленная трасса. Это как раз та дорога, по которой мы не поехали, а подъехали огородами. Наташин огород заканчивается железным забором. Мы приехали утром и солнечные лучи очень красиво проникают в дырки от обстрелов. Мы переходим дорогу, и Наташа открывает калитку к соседям в огород. За калиткой выжженное поле.

- Вчера во время обстрела попали в дом. Там взорвалось и загорелось. И пошло сюда. А жалко сарай. Тут сарай с дровами с углем, не дай бог, если загорится. Вон там угол уже горел, подходило к сараю. Потушили, слава богу.

Мы идем во двор этого самого разбитого дома, в который вчера прилетело. Несмотря на утренний ливень, руины, оставшиеся от дома, все еще дымятся.

- Они знают, что здесь живут люди и бьют целенаправленно. Бьют с двух мест – с Марьинки и с совхоза. Ну, сделайте вы перекрестный огонь! Вы же знаете, откуда они стреляют, ну накройте уже их!

Последние слова обращение к нашим военным. Мы ходим по дымящимся руинам.

- Самое обидное, когда стреляет одна и та же точка – вот напротив меня уже шестой год – когда за Щуровкой, когда перед Щуровкой становятся, иногда с Марьинки стреляют. Ну помогите вы, если оттуда все время стреляют – летит через меня, летит на поселок, на шахту Трудовская. Ну уничтожьте эту точку! Пять лет бьют из одного и того же места. Почему все наши молчат? Почему они имеют право нас убивать, а мы не имеем права защищаться? Это несправедливо. Почему меня пятый год убивают из-за каких-то дурацких приказов? Пять лет одно и то же – нам стрелять нельзя. Если бы так воевали в Великую Отечественную, Гитлер до сих пор бы был в Донецке. Что-то надо с этим делать. Пять лет. Принуждение к миру – единственный вариант. Неужели еще непонятно, что никто не будет соблюдать никаких соглашений, а повод для санкций России вовсе не Донбасс?

- Совсем не отвечают наши?

- Наши иногда стреляют, когда видят, что к ним кто-то прорывается. Просто так, как те, наши не стреляют. А те – просто так берут тупо стреляют. Вот сегодня, на городке, кто-то из захысныкив прошелся автоматом от этого угла до того. Сначала прострелял этот угол. И пошел себе по периметру. А наши молчат.

- Они вчера раз в пять минут стреляли, а потом пошли одну за другой. Даже было такое, что в одну минуту падало две-три штуки. Почему наши не отвечают? Ну, помоги Александровка, помоги Лесхоз. Почему молчат? Нашим стрелять нельзя ни в коем случае. Мы ждем, пока нас всех убьют. Вчера смотрела в России есть такое оружие, наводится на беспилотник и он сбивается без всяких пуль. А перед обстрелом беспилотник тут летал. Вот бы нашим такую штуку! А перед вчерашним боем два дня не стреляли. Два дня тишины было, представляешь? Мне аж дико было.

- А чем крыли вчера?

- Восмидесяток не было. Минимум сто двадцатые, а то и помощней. 54 мины. Я вам сейчас покажу, я записывала.

Наташа идет в дом и возвращается с товарным чеком, на обратной стороне которого понятные только ей цифры и знаки.

Самый точный протокол обстрелов выглядит так

Фото: Ольга ЖУКОВА

- Вот, смотри, в 14-05 начался обстрел и 16 мин я насчитала. А потом плюс один, плюс один.

Сверху над одной единичкой стоит время 14-21. С начала обстрела прошло 16 минут и за это время по жителям Трудовских прилетело 30 мин. Не совсем осознав количество единичек, и что каждая единичка равна одной сто двадцатой мине, Наташа разворачивает чек, где уже просто палочки, и поясняет:

- А это я уже просто палочки ставила – свет же нам перебили. Без десяти три начал гореть дом. А это я засекала, сколько длился обстрел – 24 минуты, 25 минут, 26.

Наверное, это профессиональное кардиологическое – засекать время и пульс. Сколько ударов в минуту. Никогда бы не подумала, что «удары в минуту» могут означать не пульс. Мины тоже можно считать в ударах в минуту. Ну и надо же хоть чем-то себя занять, пока оно летит.

- Било так, что ужас! Не знаешь же куда она летит. Слышу, что летит сюда, а куда ж оно упадет – неизвестно. И этот звук пока летит…. А вот это в 20:20 две штуки, а потом сразу три прилетело. А потом начали обстреливать Александровку. Но то мы уже не считали. Надо было выходить.

- А как вы понимаете, что уже можно выходить?

- Так хата же загорелась. А когда хата горит, они уже стрелять не будут. Прострелы были, но то такэ.

Я представила целый поселок людей, которые прячутся в своих домах и знают эту примету - знают, что пока куда-то не попадут - не успокоятся.

Сергей попробовал возразить, что вчера били и восьмидесятыми. Наташа посмотрела на него, как если бы кто-то сказал на сваренную ею перловку – это рис. Развернулась и пошла к «своему мусорнику». Отдельной кучкой сложено все, что прилетало к Наташе во двор. Судя по тому, что ничего не поржавело это «из свеженького». Наташа проводит ликбез на тему - как отличить восьмидесятую мину от сто двадцатой, если не видишь размер. А потом показывает новые инженерные разработки украинцев.

- А вот они что делают, они накручивают на РПГ вот такую штуку и тогда она дальше летит. А бывает так, что ее не слышно совсем, ветер в другую сторону. Когда ранило Серегу Тарана – ему пуля зашла вот сюда в бедро и вышла через руку. И вот когда он уже с пулей упал, только тогда услышал звук этого выстрела.

Сергей предложил вариант как избавится от обстрелов раз и навсегда:

- Наташ, а ты чтоб не стреляли, повесь американский флаг!

- Американский? Да, наверное, тогда стрелять не будут

- Или знаешь, что?, - не унимается Сергей, - повесь вот там, перед снайперами флаг правого сектора (запрещенной в РФ организации, - ред.)

- Ах ты ж скотыняка, - смеется Наташа, смеются все

Пока разговаривали, несколько раз где-то совсем близко постреливали из автоматов. Но Наташа даже ухом не повела.

Если честно, когда ехала на Трудовские, да еще после такого обстрела, почему-то казалось, что сейчас увижу каких-то трагичных, мрачных нервных людей. Но Наташа – симпатичная женщина оказалась спокойным улыбчивым человеком. Вон, даже шутит. Разумеется, это только снаружи. Такой обстрел не мог пройти без последствий – у Наташи скакануло давление. Да, она спокойна, но в этом спокойствии и заключается весь трагизм ситуации. Вот это все – снайпера, пули, 54 мины в час, пожары, снаряды, разрушенный дом – для этих людей уже не война, это уже их жизнь. Кого-то «достают» комары, а кого-то пули. У кого-то в огороде кроты, а у кого-то хвостовики мин. Такая вот жизнь. Я всего несколько раз слышала мины. Этого хватило, чтобы внутренне съеживаться даже если смотришь кино про войну и там взрывы. Чем-то таким ужасным отзываются внутри эти взрывы, это трудно описать. А Наташа – живет под эти звуки. Эмоции включались, когда спрашивала у меня – почему наши молчат и когда говорила, что к миру Украину можно только принудить. Наташа хочет жить, как и все мы. И больше всего мне бы хотелось ответить на ее вопрос – почему им можно нас убивать, а нам нельзя защищаться?